Павел Кренёв
Скворушка и Федот
Федот Гурьевич Столбов, начинающий пенсионер, понимал толк в нужных и полезных вещах. Сарай его, стоящий за домашним огородом, ближе к морю, представлял из себя хранилище не очень-то полезных, но привычных для хозяйского глаза, давно отслуживших свой срок и устаревших вещей, которых жуть как не хотелось выбрасывать. Все находящиеся там предметы в разные времена составляли необходимый скарб достаточно богатого деревенского дома, что стоял на самом берегу Белого моря с видом на морской простор. Всякий раз, когда надо было выбросить какую-нибудь ржавую скобу или же переставший быть полезным вконец размызганный древний замок, который открывался теперь любым гвоздём, Федот с тоской вертел его в руках, вспоминал, что служил тот верную службу еще дедам и прадедам, и, сглатывая прогорьклую, тягучую слюну, решал для себя:
- А вдруг сгодитссе ешшо эта приспособа к чему нинабудь в доми-то, всяко ведь быват…
И понимал, что не достанет ему моральных сил выбросить в отхожую яму исторический предмет.
Другой полезной стороной Федота Столбова было то, что всегда, всю жизнь слыл он на деревне новатором и стремился отвергать все старое, пусть и проверенное временем, но все же уже не подходящее для новых условий стремительно шагающего времени. По-своему, как мог, он старался не отставать от него и, копаясь в журналах , искал и находил иногда подходящие детали для улучшения деревенского труда. Пытался потом чего-нибудь приспособить к чему-нибудь в своём сарае, и радовался как дитё малое, если что-то получалось. Хотя деньжат, говоря по правде, не всегда хватало для реализации его инженерных задумок. Честно говоря, не хватало никогда. Но Федот Гурьевич всячески изворачивался, например, бессовестно, на каждом шагу обманывал подругу дней его, вернейшую и добрейшую жену Марьюшку, обрастал долгами, как шелудивый кот блохами, трудно подъемными долгами, и ввергался в очередной инженерный проект, имеющий целью категорически украсить не очень-то привлекательную деревенскую жизнь внедрением в неё новых научно-технических достижений. Столбову это странным образом, иногда удавалось, отчего Марьюшка, хоть и поругивала его за то, что в доме денег никогда не водилось, но всякий раз прощала его чудачества, и когда ложились они спать, гладила шершавой ладонью порядком поредевшую к пятидесяти годам его рыжеватую волосню и приговаривала:
- Шальной ты у мня мужичёнко, Федотушко, а ведь жалею я тебя, шально место. Вот жалею и все.
Потом поворачивалась на спину и долго внимательно вглядывалась в потолок, будто что-то там читала. И улыбалась. И с этой своей улыбкой засыпала.
Федот первым в деревне смастерил мотосани, приводимые в движение огромным двухлопастным пропеллером, и со страшным треском проезжал по деревенским улицам, отчего скот в хлевах начинал бунтовать и кидаться на стены: такого леденящего душу шума отродясь не издавало никакое деревенское техническое устройство. Но все же мотосани двигались, и это приводило в восторг все мужское население деревни, а когда они передвигались по морскому берегу или по лесным дорогам, то нагоняли страх и на обитателей моря и на зверьё окружающих лесов. От страшного треска местные лютые волки, говорят, поджимали хвосты и прятались кто куда сможет. А сам Федот с вытаращенными глазами отрывался от велосипедного руля своей чудо-мото-техники, и какое-то время, оглохший, потерявшийся в пространстве, оглядываясь по сторонам, приходил в себя.
Федот первым изобрёл и внедрил на деревне домашнюю водокачку, правда тем самым нажил себе изрядное количество недругов и завистников среди местных мужиков и жёночек. Представляете: целая проблема натаскать воды в баню перед тем, как её затопить, особенно зимой. Бани стоят, как правило, на морской обочине деревни, где ветрищи дуют страшенные, где бывает и так, что и без вёдер-то с трудом пробьешь толстые сугробы, чтобы пробраться к самой баньке. А в руках – по полному ведру воды…
В общем, Федот удивил всех и изобрел водяной насос. Вот уж благодать-то настала для него самого и для его Марьюшки: когда раз в неделю включают в деревне электричество, нажимает он какую-то кнопочку, и своеделишный его насос, установленный в сарае, начинает чихать-пыхать и подрыгивать в сенях, а из резиновой, трубки, воткнутой куда-то в корпус, начинает выпрыгивать вода. Наполняются все кадушки, вёдра, тазы,.. и вот пожалуйста! Вода для мытья готова! Не надо тебе пыжиться, на сугробах спотыкаться – накачал сколько надо водицы прямо в баньку и парься-мойся сколько хошь… Местный электрик Степан Разводов, правда, потом сильно пыхтел на изобретателя:
- Я тебя, Федотко, все же как-нибудь укокохаю, змея! Из-за твоей водокачки в трех домах пробки вылетели! Я устал уже к бабкам бегать, «жучки» менять в «пакетниках». Имей ввиду: в следушший раз приду с кувалдой к насосу твоему!.. Прихрястаю ево к едреней бабки!
Но на эти угрозы Федот не реагировал: знал, что не придет Степан с кувалдой со своей в баню к нему и не станет крушить егонный насос – красу и надежду всей деревни. Здоровенный он очень –Степан, а потому – добрый.
После этого успеха мужики местные долго поедом ели Федота:
- Нас теперь жёнки домой не пускают из-за тебя, Федотко. - Мы, говорят, што хужее таперича Маньки твоей? Она таперича прынцесой ходит перед всема: ей видите ли, воду на руках носить боле не надоть: машинка всё вместо ей делат. А мы, значеть, плошее ей? Мы с етим делом не согласные, Федько…
Вот такие получились разногласия с местными мужиками. И все из-за жёночек местных, из-за их завидущих глаз.
Однако, распри эти быстро прекратились, потому как к Федоту Столбову народ относился очень даже по-доброму, ему никто не желал зла.
А тут, ближе к весне, приключилось у Федота событие, очень украсившее его и без того насыщенную приключениями жизнь. Его самого, а заодно и всей деревни.
Дело было так. Как-то ни с того, ни с сего заинтересовался он скворцами. Не удивляйтесь, что именно к этим, ранее никому не интересным в деревне птичкам, проявился его Федотов интерес. По деревне ведь много разных птах летает: вороны, сороки, галки, воробьи опять же всякие, синички… Но они привычные для глаза, чего ими любоваться? А тут, сначала в газете «Правда Севера» прочитал, потом на радио прослышал Федот о каких-то скворцах. Мол, просто кудесники они, а не птицы обыкновенные. Якобы, песни они распевают на все голоса, могут, как попугаи подражать кому хошь: хоть соловью, хоть трясогузке, а то и сорокой затрещать могут, ежели захотят.
Да не может того быть! Любая птица, полагал Федот Столбов, поет только свои песенки. А тут скворец какой-то на все голоса распевает! Придумают же журналюги, мать их за ногу. Им бы пустомелям только трепаться на все лады. Язык у них без костей… Может, ехидничал он, птаха эта и журавлем закурлыкать сможет, коли на то дело пошло?
Но вопрос заинтересовал Столбова не на шутку. Позвонил он в редакцию «Правды Севера» с вопросом:
- Дорогая газета, может, не надо бы людей обманывать насчет скворцов. Это попугаи так себя ведут, а не скворцы какие-то. Это всем известно!
Но в газете ответили уверенно, что такие факты подтверждаются всеми без исключения орнитологами – специалистами по птицам, а кроме того, выдали информацию, которая еще более заинтриговала Федота:
- А вы послушайте скворцов сами, они у вас на Онежском полуострове водятся в избытке…
Федот представления не имел, кто такие орнитологи, но, если на них ссылаются корреспонденты, значит, это скорее всего так и есть, не такие уж они глупые люди, скорее всего, не пустомели же.
Вот это да! Живет он, может быть, по соседству с ними, со скворцами этими самыми, а не видал и не слышал их. Да еще и вопросы глупые народу задает, людей отвлекает от дела… Может быть, просто внимания не обращал на скворцов этих? Различья –то между птичками почти нет: поди разберись что, да как?
И задался Федот целью – отыскать хотя бы одного скворца и послушать как он поёт. Может и вправду… Интересны ему стали эти самые птахи.
Сходил он в библиотеку к Римме Филипповне, худющей и суровой женщине, бывшей девушке из архангельских пригородов, поговорил с ней относительно скворцов. Оказалось, что она ни в зуб ногой относительно этой породы птиц.
- Да у нас, наверно, и не водятся –то они, эти самые… скварчи. У нас ведь, Федот Гурьевич, тут не юг какой…
А через пару дней пришла она к нему домой с двумя журналами, в которых были напечатаны статьи о скворцах. Посидели они втроем: Федот с женой и она, Римма, посудачили, и библиотекарша порассказала кое-что любопытное о скворчачьей жизни, её саму заинтересовали кое-какие моменты:
- Оказывается, живут они у нас, скворцы эти! Так интересно, так интересно!
У него у самого с Риммой Филипповной тоже история получилась в молодые годы. Вернулся он с флотской службы… С лентами, с якорями… И она после какой-то учёбы из города приехала, села на библиотеку… Дело молодое, то, да сё… Все к свадьбе шло уж, да только владел тогда Федотом рок этот проклятый – выпивал он крепко.
Пьянка его до добра не довела: фыркнула как-то на него сноровистая Римма после очередной его гулянки и отвернулась. Не подошла больше. Отошла от него совсем. С характером она была всегда, сурового нрава. И тут же выскочила замуж за солдатика, пришедшего с японской войны. Нарожала детей…
Красивая она была очень, Римма.
А, живя с Марьюшкой, Федот быстренько с выпивкой завязал. Совестно ему было оттого, что жена его плакала над ним, пьяным. Утирала слезы ладонями и гладила и гладила его волосы… И волосы становились мокрыми. Федот не забыл эту влагу до сих пор…
Теперь он уже не жалел о том, что расстался когда-то с Риммой. Всё равно лучше Марьюшки никого не найдешь… Только нету у них детей, нету, Господь не дал… С годами поутихла его печаль об этом, хотя и теперь иногда плакала душа по ночам, что не слыхал он рядом детского или смеха или плача, все равно! Жила бы с деточками радость в доме, и вертелась бы рядом с ним полноценная жизнь… А так нет её. Нет.
- Ну, нет и нет, - уговаривал себя Федот, - што таперь, помирать штоли? Живут же люди, не помирают… Зато у него Марьюшка есть! Други-то люди хрена с два себе таку жёночку нашли, а я вот разыскал… Пусь-ко позавидуют…
По всему выходило, что скворцы должны прилетать в эти места в апреле-месяце. А сейчас только лишь февраль. Но Федот уже загорелся.
- Вот интересно, размышлял он, - а где они жить-то будут тута?
Он прочитал в разных местах, что люди очень привечают скворцов и делают для них скворечники. Те в них поселяются и выводят птенцов. Птенчики потом вырастают и улетают осенью на юг. Но в следующую весну обязательно возвращаются в свой домик – скворечник. Таков порядок.
Федот любил размышлять о себе, о своей жизни, о жене своей, сидя в «летней». Так он называл комнатку, срубленную им самим в углу повети - хозяйственной пристройки, где раньше был сеновал, где висели на длинных гвоздях рыбацкие снасти, старая одежда, а в углах стояли древние сундуки со старинным барахлом, хранившим память о былинных поморах, их легендарных морских походах в «златокипящую Мангазею», на Грумант, на суровую Матку… В «летней» хорошо думалось. Садился он там на стульчик, подпирал подбородок ладонью, и вот перед глазами самые разные предметы, люди, лес… Время полезно идёт в этой самой «летней». А сейчас было самое время поразмышлять о том, что было бы неплохо, если бы рядом поселился такой вот певун, способный притворяться и соловьем, и сорокой, и каким-нибудь там щеглом. Правда, ни соловья, ни щегла сам Федот в глаза не видал и не знал даже, как они выглядят и уж тем более поют, но ведь было бы жуть как интересно послушать, как под них работает скворец, который, говорят, и петь-то не умеет, потому как нет у него песни своей, а лишь может передразнивать других птиц.
Время до апреля есть, но готовиться надо уже сейчас!
Перво-наперво надо построить для него дом, чтобы было ему куда поселиться, когда прилетит.
Федот представленья не имел, как должны выглядеть эти самые скворечники, куда поселяются скворцы? Со стороны все вроде бы понятно: вот коробка с крышкой, вот отверстие – вход и выход в домик скворца… А какие размеры должны быть у скворечника? Ему же тесно будет, когда он поселит в свой дом самочку. А там детки пойдут. Везде сказано, что птенцов обычно бывает от трех до шести. А это большая разница: три скворчёнка или шесть… Федот с чувством обоснованной ревности предположил, что уж его-то пернатый «парень» будет не хиляком каким-нибудь, а крепким самцом-производителем. Настрогает птичек… А это значит, что донышко скворечника надо бы раза в полтора расширить…
Федот сидел в «летней» с карандашом, с листом бумаги, высчитывал, рисовал, слагал, умножал… Ширина скворчачьего домика выходила в сантиметров пятьдесят, никак не меньше. Пятьдесят сантиметров в одну сторону, пятьдесят в другую…
Он отодвинул листок, откинулся, задрал голову, уставился растопыренными глазами в потолок и подумал:
- Чё-то не срастается в моей арихметике… Может, я уж долбанулся совсем со скворечником етим… Таких же огроменных не быват… Это шкапчик для посуды выходит, а не скворечник!
Потом снова он сидел – сидел, высчитывал, рисовал… Вот, вроде бы приемлемый получается чертёжик. Вот стенки, четыре штуки, донышко, крышка… Крыша должна скатывать воду, значит, надо наклон создать… Теперь надо внести изменения в размеры всей конфигурации…
На передней, самой длинной доске он сначала нарисовал, а потом с помощью коловорота и лобзика выпилил круглое отверстие. Размеров его Федот не знал – просто нигде не нашел эти размеры, так, наобум определил, какая должна быть дырка, куда должен пролезать скворец.
Все детали собрал, сколотил коробку – и вот на тебе! Получился вполне симпатичный скворечник.
В азарте интересной работы не заметил он, как прошло, пролетело время, а настал уже поздний вечер и надо бы остановиться, но Федот не смог бы этого сделать. Он всегда был такой: начатое надо быстрее заканчивать!
Лежал Федот и размышлял: все ли правильно он продумал, не упустил ли чего – нибудь? И вдруг искрой перед глазами сверкнула мысль: а вот нырнёт скворушко вовнутрь скворечника, сможет ли он обратно возвернуться? Внутри-то он крыльями не сможет махать, чтобы подлететь снизу к дырочке, а на коготочках по дощечке тоже ему не выбраться – доска остругана рубанком, гладкая, как каток. Не за что ему зацепиться, скользить будет по стенке будет, может там внизу и остаться.
Мысль эта будто молоточком ударила его по макушке. Он ведь самолично ловушку и могилку уготовил своей будущей птичке! Ну, не придурок он получается! Захотел, чтобы птичка после этого ему песенки распевала…
Федот пошел под сарайный навес, выбрал подходящую необработанную доску из хозяйских «выбросов» и выпилил из неё какой надо кусок. Приладил его к скворечнику так, чтобы неоструганная сторона находилась внутри. За неё и будет птичка коготками цепляться и шастать туда, да сюда. А пониже входного отверстия просверлил дырку и вогнал в неё короткую крепенькую палочку – это чтобы у скворушки было местечко, откуда на мир ему смотреть, да свои песенки распевать.
Сделав все это, успокоился он. Молча сидел и гладил шершавую поверхность скворчачьего домика, разглядывал его со всех сторон. Очень ему хотелось, чтобы скворушке понравилась его работа, чтобы жил он около его, федотова дома, жил и не улетал.
На другой день пошел Федот на электростанцию, выпросил у электриков монтажные «когти» и поднял скворечник на самую верхотуру близстоящего телеграфного столба, самого близкого от его крылечка. Взгромоздил его на слегка заострённый кончик столба повыше проводов, а жердинку, прикреплённую к коробке скворечника, приколотил двумя мощными гвоздями к вершине столба. Учел при этом, чтобы скворечник «смотрел» своим «окошком» на летнюю сторону, чтобы холодные ветра не застудили юное потомство, которое вскоре должно было появиться. Ежели, конечно, произойдет заселение скворчачьего семейства в приготовленное для него жильё
Вроде бы получилось все прочно и надёжно.
Теперь осталось только ждать апреля и зазывать дорогого пернатого гостя.
С серёдки марта стали время от времени задувать с южных широт теплые ветра, крылечко Федота оттаяло от льда и снега, и на ступеньках стало довольно комфортно посиживать на солнышке, которое явно уже пригревало с летней стороны. Федот и Марьюшка набрасывали на плечи фуфаечки и, прижавшись друг к дружке, подолгу сидели на своём крылечке, обсуждали хозяйственные дела, делились последними новостями.
И еще они ждали Скворушку, который должен был обязательно к ним прилететь.
- Неужели он найдет наш дом? – сомневалась Марьюшка. – Можа прилетит, полетат здесь, да там, не найдёт нас, да и упорхнёт отседова. Не разыщет жильё своё…
- Да не-е, - уверенно всегда отвечал Федот. – найдет он нас! Мы же ждём его… Значит найдет! У птицы тоже голова на плечах имеетца!.
Вот и апрель застучался в деревенские ворота. Негромко так, но настойчиво попросил открыть двери. Ему и открыли.
И пошли гулять по морскому простору, одетому во льды, шалые летние ветерки. Раскачали они поначалу дальние ледяные поля, разломали их на мелкие кусочки, угнали в синие просторы голомянной незамерзшей воды.
А потом взялись и за прибрежные ледяные глыбы – торосы и ропаки, и за толстые ледяные поля промерзших до дна морских мелководий. Их убивает весеннее солнышко. Оно нависает на морскими кромками и в непродолжительный срок пробивает своими лучами любую толщу лежащих на морском дне льдов, превращает их в воду, и они растекаются во всю морскую ширь.
Апрельское солнце выжигает первые проталины на окружающих деревню полях. В лиственных лесах появляется вдруг нежнейшее обрамление из раздувшихся почек и серёжек, в воздухе образуется туман из чудесных ароматов первых весенних лесных цветов. Наступает потихоньку на северную природу теплая благодать показавшегося из-за горизонта лета.
В эту пору прилетают на морское побережье Белого моря перелётные птицы.
В морской голомени закурлыкали первые лебеди, и трубными криками возвестили весь прибрежный мир о том, что на своих крыльях принесли они на крыльях из далёкого теплого далёка южную гостью – Весну. Красная Девица эта поотстала от передового птичьего отряда, но она уже на подлёте к деревне… Сообщила, что скоро будет здесь сама, попросила всех обитателей подождать её немножко…
Но прилетающим птичьим отрядам ждать привередливую девицу не очень-то хочется, и они без всякого разрешения толкают друг дружку, галдят, торопятся… Занимают свободные места гнездования и кормёжки.
Марьюшка и Федот рядком сидели на крылечке и с великой радостью и надеждой поглядывали на пролетающих птиц, на свой скворечник. Может, появится тот желанный скворушка? Но никто не прилетал. Да и не ведали они толком, как должен выглядеть реальный скворец?
Однажды заявились и нахально уселись на скворечник два воробья. Повели себя при этом по-хозяйски: один из них, не долго думая, залез в дырку, предназначенную для скворцов, и чего-то там внутри долгонько делал, не показывался на свет Божий. Потом сунулся в дырку и другой воробей, тоже посидел несколько минут внутри скворечника. Супруги поняли: выбирают они место для своего гнезда. И, как подтверждение такого предположения, воробьи начали дружно таскать в скворечник кусочки сена, пуха, всяких там верёвочек, ваты…
Марьюшка и Федот подрасстроились: ну вот, сделали хороший птичий дом для скворцов, а его заселили нахальные воробьи, известные жулики птичьего мира. Пришлось с этим смириться: как теперь выгонять воробьиное семейство?
Но оказалось, что и в пернатом мире тоже существует и справедливость и своя «Табель о рангах». Уже на следующее раннее утро, часов в шесть утра их разбудили истеричные воробьиные вопли. В окно они увидели, как пара каких-то черных птиц, размером в привычную для них кукушку, разоряет недавно сварганенный воробьиный дом. Птицы, конечно же это были прилетевшие законные хозяева птичьего дома – скворцы, поочерёдно залезали в отверстие скворечника и выбрасывали из него все «нажитое непосильным трудом» воробьиной парочки, незаконно поселившейся в скворечнике: на землю летели куски сухой травы, тряпьё, сухие листочки… А вокруг скворечника кругами летали и оглашенно скандалили возмущенные воробьи.
Супруги Столбовы, нет, чтобы им пожалеть бедных воробышков, выскочили на улицу полураздетые, в одних наспех наброшенных на плечи фуфаечках, и стали прыгать на крылечке от радости и бодренько выкрикивать:
-Ура скворцам! Ура скворцам!
А потом к ним пришла настоящая радость. Каждый день они под вечер сидели на своём крылечке и изо дня в день, последовательно наблюдали, как устроили свое гнездо в сколоченном Федотом скворечнике прилетевшие к ним скворцы. Как вывели птенчиков, как заботливо растили их, принося полные клювы червяков и мух… Как поднимали на крыло подросших молодых скворчат…
… На крыше скворечника каждое утро и каждый вечер сидел их Скворушка, и давал концерты обожаемым своим хозяевам - Федоту и Марьюшке. Как старательный артист, он изящно вытягивал шейку и высвистывал невероятной красоты мелодии. Звучали в этих мелодиях посвисты иволги, соловьиные трели, где-то подслушанные, красивейшие распевы полевого жаворонка… И благодарные зрители поднимались со своих мест и кланялись ему, кланялись…
